В начале двадцатого века в России был тот самый капитализм, по которому мечтательно пускали слюни в конце того же самого двадцатого. И знаете что? Капитализм тогда не нравился. Никому.
По сути главной идеей того времени было выращиванию роз без шипов. Хоть треснуть, но избежать того, что видели в Англии и прочих заграницах ездившие туда по делам. По делам, повторяю, а не развлечься, тем кроме экзотики и флирта разных степеней легкости вообще ничего не надо было. И эта идея, как ни странно, жива до сих пор.
Проблема была в том, что оставить все как есть никак не получалось. Во-первых стало очень много человеков, которым надо есть, а во вторых завет «плодитесь и размножайтесь» они понимали как-то буквально. Дать же каждому комбайн и мешок с зерном не получалось, все было украдено до нас поделено давно. У государства во владении было 3,7 миллиона десятин пахотной земли, если вместе с личными царскими владениями 6, а крестьянских хозяйств было 10,5 миллионов. Получалось по гектару на семью, а это так, слезы. Сейчас Путин дает гектар чтобы просто дом построить (на Дальнем востоке 
).
Частновладельческих земель в Европейской России имелось 38 млн десятин, а если сильно потянуть за уши, то натягивалось до 45 миллионов. Их дележ добавлял крестьянину 30%, не более. И простая арифметика давала печальный результат - трындец.
Чего там хотел делить дедушка Ленин в семнадцатом, в свете этих расчетов остается тайной. Так ли, сяк ли, мужик получал от дохлого осла уши.
Правда была еще Сибирь, куда мужиков добровольно-подконвойно отправляли не первый век (и не второй). При Сталине это называлось раскулачивание, а при Николае 2.0 и его верном клеврете Столыпине — аграрной реформой. Подверглись ей 2,5 млн. христиан (всего, а не за год ). Много это? Примерно 10% от того, что выдавали на-гора умельцы плодиться и размножаться.
А что с остальными? А подавались в «понаехавшие», что радости никому не доставляло. Стоили они в городах за пучок пятачок, и настоящие рабочие на них смотрели криво. А может быть даже и косо.
В общем не страна была, а бомба.